В последнее время Российскую Академию наук жестко критикуют за пассивность в строительстве «национальной инновационной системы». Считается, что ученые не могут (или не хотят) предоставить отечественному бизнесу достаточный выбор прикладных разработок, способных стать инновационными товарами «Made in Russia».
В ответ руководители РАН заявляют, что академические научные коллективы генерируют массу полезных разработок, но российские предприниматели ими абсолютно не интересуются, поскольку имеют другие, более легкие возможности для извлечения прибыли.
Чтобы как-то преодолеть эту патовую ситуацию, руководство страны пошло на создание так называемых «институтов развития» - специальных инвестиционных фондов, уполномоченных тратить миллиарды бюджетных рублей на поддержку инновационной деятельности. Но заметного всплеска деловой активности не произошло. Случаи поддержки «академических» проектов вообще единичны, хотя ученые, особенно молодые, поначалу активно ринулись подавать заявки в государственные институты развития – РВК, Роснано и «Сколково».
Почему не только российским бизнесом, но и новым «институтами развития» оказались не востребованы нужны академические разработки? Этот вопрос я задала заместителю председателя СО РАН, директору Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука, академику М.И. Эпову. Михаил Иванович сам не чужд инновационной деятельности – при его непосредственном участии еще в начале 90-х годов в Новосибирске возникло научно-производственное предприятие геофизической аппаратуры «Луч», которое занимается разработкой и производством высокотехнологичного оборудования для нефтеразведки.
Популярную версию о том, что ученые ничего не понимают в бизнесе, академик Эпов считает надуманной:
Вполне достаточно мы в нем понимаем, чтобы сделать простейший вывод: так называемые «институты развития», несмотря на государственное и целевое происхождение своего капитала, озабочены в первую очередь прибылью. Отсюда нехарактерные для венчурных фондов требования к заявкам – как по уровню прибыльности, так и по срокам окупаемости. Никакой высокотехнологичный проект не сможет окупиться за один-два года, как хочется инвесторам, а уж по прибыльности вообще ничто не в силах тягаться с «нефтянкой». Повышение цены на нефть даже на доли процента полностью лишает смысла вложения в инновации – вот в них и не вкладывают. Сейчас в нашей стране достаточно возможностей для прибыльного размещения денег, если они попали в твоё распоряжение. А когда с государственных фондов начинают спрашивать за отсутствие целевых результатов деятельности, они во всем винят ученых, у которых якобы не достает бизнес-компетенций и мало реальных разработок.
А сколько их на самом деле?
Это не такой простой вопрос, как кажется. Чтобы постараться на него ответить, мы в Сибирском отделении РАН создали специальную комиссию, которую я возглавил. За прошедшее лето пришлось лично ознакомиться практически со всеми разработками, которые фигурируют на нашем официальном сайте как лучшие достижения. Академию наук упрекают в том, что мы порой выдаем за инновации разработки ещё советского периода. Но это действительно важные прикладные результаты многолетних фундаментальных исследований, они не слишком быстро устаревают. Другое дело, что с этого молока уже не один раз снимали сливки в течение постсоветского периода. Вспомните Джорджа Сороса, который, конечно, помогал российским ученым выжить, но при этом получил прекрасную базу данных по нашим разработкам и разработчикам. Многих из них впоследствии пригласили за рубеж, где некоторые успешно работают и по сей день. Потом пришла очередь китайцев, которые тоже никакие патенты не покупали, а предлагали реализовать проекты на своей территории. Разработчики уезжали туда как частные лица, там получали небольшое вознаграждение, и на этом для них дело заканчивалось. Вообще, кто здесь только не пасся в тот период, когда российское руководство никакими инновациями не интересовалось. Теперь вот спохватились, когда от поля остались одни колоски… Мы проверили состояние около 400 разработок. Обнаружилось, что значительная часть из них уже приватизирована и реализована тем или иным способом. Ещё часть разработок по разным причинам осталась без авторов – одни уехали, вторые занимаются другими темами, а третьи ушли в мир иной. С этим уже ничего не поделать, «осиротевшие» достижения потеряны. Существует также отдельная, сразу скажу, очень небольшая категория разработок, которые давно и успешно продаются, причём по несколько раз.
Это как?
Про неразменный пятак слышали? Авторы некоторых вполне качественных разработок избрали такую тактику: они находят заинтересованную структуру и просят дать немного денег – миллионов 5, к примеру - на доработку своей инновации под условия потенциального покупателя. Деньги выделяются, происходит какая-то работа, но умышленно не доводится до конца. Предлог всегда можно найти – допустим, сырье неподходящее у заказчика. Не получилось, бывает… Солидный покупатель не станет требовать вложения назад, а разработчики через какое-то время начинают искать нового инвестора, у которого опять можно попросить немного денег. Мне известны разработки, которые таким образом «оборачивались» по 4-5 раз. Их немолодых авторов даже можно понять: они чаще всего ничего, кроме единственной разработки, в багаже не имеют и не хотят продавать её дешево – а дорого никто не покупает. Такие случаи действительно редки, но они сильно портят нашу репутацию как поставщиков инновационных разработок.
Что же с этим явлением делать?
Не замалчивать. Предупрежден – значит вооружен. На самом деле среди учёных таких людей очень мало, гораздо чаще нас самих обманывают... Вернемся к списку разработок СО РАН. Перспективных, не потерявших актуальности проектов мы насчитали более 60 - к этому числу относятся разработки высокой степени технологической готовности, с положительными экономическими показателями. Для их продвижения зачастую не нужны большие деньги, но у наших институтов как у бюджетных организаций нет законной возможности выделить средства на коммерциализацию новинки.
Можете пример привести?
Приведу из своей практики. Недавно с помощью комплекса инновационных технологий, разработанных в нашем институте, был выделен участок, перспективный на обнаружение крупной залежи полезных ископаемых. Для подтверждения нашего прогноза нужно скважину пробурить, а это 3-4 миллиона рублей. Нет бюджетной статьи, по которой я могу провести эти расходы. А если обращусь к бизнесу, с меня спросят, каковы доказанные запасы месторождения. Для этого нужна уже не одна скважина, а 20!
Как же быть?
Инновационная стратегия СО РАН заключается в том, что мы рассчитываем на сотрудничество с крупными корпорациями, в первую очередь государственными, и с администрациями заинтересованных регионов. К примеру, Якутия - достаточно богатый регион, чтобы финансировать геологоразведку. Мы уверены, что с помощью наших приборов можно с самолетов-беспилотников вести поиск месторождений на арктическом шельфе, и собираемся в ближайшие годы это доказать. Попытаемся для каждой из 60 отобранных разработок СО РАН найти состоятельных «интересантов» среди наших партнеров.
А можно ведь наоборот действовать – не готовые разработки предлагать, а решать проблемы заказчиков.
Такое тоже предусмотрено. Мы посылаем десанты ученых к потенциальным заказчикам разработок. К примеру, была очень продуктивная поездка к газовикам Надыма. Действительно, выявились некоторые проблемы, которые до сих пор не удалось устранить. К примеру, это проблема быстрого износа скважинного оборудования. Природный газ из пласта идет под большим давлением, увлекая с собой большое количество песка. И он просто «съедает» металл насосов и труб. Оборудование приходится часто ремонтировать, на этом теряется более 10 процентов от возможной добычи. Можете представить, какие это деньги! Если бы удалось хоть немного увеличить межремонтный срок работы техники, выигрыш был бы огромным. Несколько подобных решенных проблем – и существование всей РАН окупится многократно. Но это пока типичная «шкура неубитого медведя». Задача явно междисциплинарная, нужно собирать временный комплексный коллектив, а это отдельная головная боль в строго регламентированной жизни бюджетных организаций.
Мы все больше в будущем времени говорим, а сейчас есть какие-то инновационные успехи у институтов СО РАН?
Есть, конечно, хотя и не очень громкие. Делаем то, что внутренние возможности позволяют, а также новый закон, разрешающий создание малых инновационных предприятий при вузах и НИИ. Как раз перед вами у меня в кабинете был руководитель компании «Сибингео» Алексей Фаге. Он, к слову, самый старший в своей фирме работник, ему 23 года. Специализация компании – поиск источников воды при помощи приборов наземной электротомографии. Это разработка нашего института. Малое предприятие получило разведочное оборудование в лизинг, договорилось с буровой бригадой. Первую разведку провели благотворительно, на территории женского монастыря в Колывани. Там много раз пытались найти питьевую воду, но бур натыкался на гранит. После проведенного при помощи аппаратного комплекса «Скала» исследования было установлено, что залегающий на глубине 10 метров гранитный массив резко обрывается, а дальше идут трещиноватые породы, в которых, по расчетным данным, должна находиться вода. Пробуренная в указанном месте скважина подарила монастырю собственный источник чистой питьевой воды с достаточным дебитом, а у нашего малого предприятия теперь нет отбоя от заказчиков. Пусть это не великий успех. Помните, интеллигенты-народовольцы опирались на теорию малых дел и шли в народ обучать и лечить крестьянских детей? Расчет был на то, что через два поколения такой работы в России сменится власть. Так ведь оно и получилось…
Хочется верить, что инновационная стратегия СО РАН принесет позитивные плоды. В истории новосибирского Академгородка уже был период, когда высокотехнологичные предприятия со всех концов СССР обращались в сибирский научный центр за решением насущных проблем. Тогда здесь действовала комсомольское Научно-производственное объединение «Факел», возникшее по инициативе научной молодежи. Благодаря своему вневедомственному статусу, «Факел» имел возможность создавать временные междисциплинарные коллективы, о которых сейчас мечтает академик Эпов. «Факел» доказал, что образованная молодежь способна зарабатывать головой сколько захочет, причем в свободное от основной научной деятельности время. НПО не только решало проблемы народного хозяйства, как выражались в те годы, но и щедро финансировало инициативные научные исследования и бурную общественную жизнь Академгородка конца 60-х. Фактически здесь действовало неформальное местное самоуправление, подкрепленное солидным бюджетом. Такого высшая партийно-советская номенклатура вынести уже не смогла, и «Факел» закрыли... Теперь другие времена, но идеи «Факела» начинают прорастать на новой почве – в технопарке Академгородка. Наука, местный инновационный бизнес и элитный Новосибирский госуниверситет ищут точки соприкосновения. Если действительно найдут, то «российское могущество прирастать будет Сибирью», как писал Михайло Ломоносов.
