Всеобщая модернизация

Готовится к печати коллективный труд «Коалиции для будущего. Стратегии развития России в 2008–2016 гг.». Руководитель проекта - президент Института энергетики и финансов, декан факультета менеджмента Международного университета в Москве Леонид Маркович Григорьев. У него мы и решили узнать, каковы концептуальные основы работы.

– Расскажите, пожалуйста, как возник проект «Коалиции для будущего»?

– Проект был заказан РИО-центром год назад. Авторы – в основном независимые эксперты, объединяемые Ассоциацией независимых центров экономического анализа, коей я был три года первым президентом и которую 2-й год возглавляет Александр Аузан. Из ассоциации там представлены – Институт национального проекта «Общественный договор» Аузана, наш – Институт энергетики и финансов, Экономическая экспертная группа Евсея Гурвича, Бюро экономического анализа Андрея Шаститко, Межведомственный аналитический центр, где заместитель Борис Кузнецов, и другие. Ядро – Аузан, Шаститко, Григорьев, Плаксин, Тамбовцев – кафедра прикладной и институциональной экономики экономического факультета МГУ. Остальные из девяти основных - Гонтмахер, Афонцев, Гурвич, Кузнецов – нет. Но мы - группа единомышленников. Это институциональная работа, попытка подойти к созданию программ с позиций институциональной экономики, получившей за последнее десятилетие несколько Нобелевских премий.

– А что было заказано?

– Инвариантная стратегия.

Здесь существенны три момента: соотношение стратегий и внешних условий, оценка того, где мы находимся; и определение того, где эти стратегии формируются, кто их выбирает.

Что касается внешних условий – у нас есть раздел по макроэкономике. Основная угроза – в районе 2011–2012 годов. Может произойти падение нефтяных цен, которое вызовет внешний удар по бюджету. Второй внешний момент – политический. Мы опирались на политический прогноз Караганова, нo сами дали некоторую оценку. Наш подход к внешним факторам - в том, что, что бы за границей ни делалось, нам нужно вести себя: а) прилично, б) рационально. Чтобы не нарваться на неприятности, нам нужна низкая стоимость внешней политики, защищенная граница и т.д.

Следующий момент – оценка нынешней ситуации. Мы считаем, что российский капитализм определился, мы уже не в переходном периоде. Я лично убежден, что российский капитализм сформировался в первой половине 90-х. Дальше он менялся, но ключевые его особенности сложились во время приватизации.

Общество сейчас, прежде всего гражданское, бизнес и государство (самое главное – общество) - в тяжелом состоянии, которому мы даем развернутую характеристику. Скажем, по социальному неравенству мы находимся на уровне США, при том что уровень дохода намного ниже. Обычно на этом все останавливаются. Но еще важна вертикальная мобильность. Без нее мы застреваем в Латинской Америке надолго. С вертикальной мобильностью мы двигаемся в направлении США, если удастся выровнять доходы – в сторону Европы.

Для будущего бизнеса важнейшая характеристика заключается в том, что из-за высокой концентрации советских активов после подъема Россия выходит на глобальную конкуренцию в виде двух дюжин огромных компаний. Вообще страна, у которой 10 тысяч долларов на душу населения, таких компаний и в таком количестве иметь не должна.

Будущее формируется столкновением тех, кто определяет нынешнюю экономическую политику, – это не только политическая элита, но и экономическая, финансовая элита. И интересы России – это в значительной степени интересы этих двух дюжин компаний. Которые в чем-то совпадают, в чем-то противоречат друг другу. Обычно совпадают в важных точках – осознания необходимости собственной устойчивости и выживаемости, понимания позиции страны в мире, по ВТО тоже договорились. Расходятся по вопросам курса рубля, тарифов. Оценка нынешней ситуации очень важна, поскольку позволяет относиться к будущему России как к детерминированному нынешними политическими и экономическими интересами. А не как к промежуточному пункту транзита из социализма в капитализм. Мы не находимся в процессе движения к идеальному капитализму, мы находимся в суровых реалиях капитализма, который сформировался.

– А государство сформировалось?

– Государство, которое было ослабло, несколько укрепилось. Но существенно не путать укрепление государства как регулятора или реформатора, обеспечивающего нормальное функционирование гражданских институтов и экономики, с усилением чиновничества и бюрократии. Укрепление государства в разумных пределах – положительное явление, чрезмерное увеличение чиновничества, бюрократизация и усиление коррупции или по крайней мере сохранение высокой коррупции – это тормоз в развитии.

И существенный момент, отличающий Россию от других стран, вышедших из социализма, – колоссальная неравномерность. Огромный перепад между богатыми и бедными регионами, перепад по бедности – различие интересов бедных в развитых регионах и бедных в бедных регионах. Так и в мире – одно дело бедные в США, другое дело бедные в Латинской Америке. А у нас такой же конфликт внутри страны. Улаживать интересы одновременно огромных экспортных сырьевых компаний и домашних обрабатывающих компаний, бедных аграрных регионов и богатых портовых регионов – это задача чрезвычайно сложная. Внутри этого набора различий возможны коалиции по целому ряду позиций. В условиях слабости партийной системы, при том что мы живем не при диктатуре, при выборе пути принципиально важен вопрос взаимодействия всех этих многочисленных элементов социально-экономической мозаики.

– Насколько я понимаю, вы не удовлетворены стратегией, ныне осуществляемой властью. Что вас в ней не устраивает?

– Мы исходим из того, что выбор варианта стратегии определяется существующими политическими силами, реальными интересами отраслей, компаний и регионов. Поэтому нет ничего удивительного, что в существующей стратегии есть попытка обозначить развитие всего сразу. Здесь встает вопрос инструментария и способов достижения целей. За последние 7–8 лет существующие стратегии не решили ключевую проблему страны, которая состоит в том, что у нас норма сбережения примерно 35%, а норма накопления – 18–20%. По законам экономики выходит, что 10–15% ВВП должно вывозиться из страны каждый год.

– Они складываются в золото-валютный запас, Резервный фонд.

– Формально это все равно вывоз. Эти 10–15% ежегодно должны быть выведены из страны тремя способами – выкуп долгов, накопление резервов и вывоз частного капитала. В прошлом году был большой ввоз частного капитала и одновременно огромный вывоз. Но он преимущественно был в форме накопления резервов. Это абсурд, если иметь в виду совокупный эффект: мы накапливаем ненужные резервы, а внутри остается низкоуровневое накопление. Хотя все счастливы, все отметили, что пришел капитал.

Мы давно прошли уровень нужной нам «подушки». Ненормально, что мы на 8-м году подъема обсуждаем проблемы долгосрочной стратегии и инструментов развития – а не в 2000 году. В течение длительного времени была одна идеологическая крайность – государство ничего не должно делать. Теперь мы начинаем впадать в другую крайность, считая, что государство в состоянии быстро решить все проблемы.

– Понятно, чего не хватает. А что, по-вашему, следует делать?

– Одна из проблем стратегии – задействование всех сил в обществе, которые могут его модернизировать. Модернизация относится и к самому обществу, и к бизнесу, и к экономике, и к государству. У каждого есть своя роль. И проблема общественного выбора принципиально важна. Важно, осознает ли политическая, финансовая, экономическая, интеллектуальная элита, что мы только-только вышли из кризиса, и темпы роста последних лет – это начало, а не расцвет. И даже в нынешнем году по ВВП мы достигаем уровня только 90-го года. Мы потеряли 7 годовых объемов ВВП из 18, если предположить двухпроцентный рост!

Недостаток нынешней стратегии не в том, что неверны какие-то конкретные меры. Но есть мировой опыт: меры государственного воздействия на экономику а) необходимы,

б) по полезности и эффективности ограничены, они не заменяют деятельности предпринимателя. Вопрос о том, как именно мы модернизируем свою экономику, общество и государство, - это вопрос всеобщей модернизации. Занимаясь только перераспределением или накачкой средств из бюджета, мы в конечном итоге оказываемся в прогнозируемых тупиках. Если у нас большие барьеры для малого предпринимательства и неопределенность с правами интеллектуальной собственности, и изобретения по-прежнему вывозятся за границу в голове, поскольку их не могут продуктивно инвестировать дома, то мы никуда не продвинeмся. Поэтому проблема модернизации – это проблема качества законодательства, качества образования. Вообще мы поставили вопрос о формировании определенного многоуровневого образа жизни, потому что страна очень разная.

– То есть для модернизационной стратегии не важна промышленная политика. Формально у вас это не звучит, но так получается?

– Нет. Я являюсь сторонником промышленной политики не в соответствии с линией партии и был им в 2000 году, когда промышленная политика считалась чуть ли не крамолой. Вопрос, как это делается и зачем. Не может быть осмысленной промышленной политики на несколько лет, она должна быть очень длительной. Не может быть промышленной политики вне или без региональной. И не может быть промышленной политики без сильной конкурентной. Если мы создаем под видом промышленной политики малоэффективные монополии, то получим то, от чего во всем мире в 80-х – начале 90-х уходили, – неэффективные госкорпорации. Они были принципиально убыточны, содержали слишком много рабочей силы, слишком много социальных льгот, с ними была связана чрезмерная бюрократия. Промышленная политика нужна, а формирование неэффективного сектора экономики – это неправильно. Есть необходимость создания целого ряда государственных компаний, но тут важно, в каких условиях они будут открыты и как будут работать – дьявол в институциональных деталях, в корпоративном контроле, в конкуренции. В Польше эффективно работает масса предприятий в госсобственности на конкурентном рынке.

– Такая же ситуация с раздачей населению нефтедолларов. С одной стороны, это оценивается негативно. С другой – именно развитие человеческого капитала может вывести страну из кризиса.

– Человеческий капитал в России за первые 10–12 лет кризиса не уничтожен, но ослаблен. Пару миллионов среднего класса мы потеряли на эмиграции – они работают в Германии, Англии, США, но не у нас: мы не смогли обеспечить их нормальной работой. Сейчас студенты продолжают уезжать потому, что здесь и там несопоставимые социально-экономические условия. Использование человеческого капитала в современном мире для россиян – это прежде всего создание условий, при которых человек может зафиксировать свои интеллектуальные изобретения как собственные. Никто не будет в современном мире работать на дядю. Проблема человеческого капитала – это проблема условий его функционирования дома, прежде всего в изобретательской сфере. Человек должен быть собственником своей идеи. Это совершенно прозевали в реформах 90-х годов, не дав ученым индивидуальных прав собственности. У нас изобретение принадлежит вроде бы институту, а фактически – его директору. Нужна ясность, хотя это только пример. А также это проблема производства высокотехнологической продукции. Логика мышления такая – зачем человеческий капитал, если мы продаем нефть? А мы должны продавать что-то еще, и это должно быть эффективно, должно покупаться и приносить доход тем, кто это изобретает. Нефть продавать легче, конечно. Другая крайность – ожидание чуда внезапной общей инновационности.

– То есть нужно и промышленную политику проводить, и национальные проекты осуществлять, и социальную поддержку – но нужны изменения институтов.

– Да. Нужно очень качественное законодательство, серьезное обеспечение прав собственности, серьезная борьба с коррупцией. Но главное – общество должно осознавать, что неэффективность управления, коррупция, некачественное законодательство – это реальный тормоз модернизации. Жить так можно долго. Модернизироваться – очень тяжело.

– Когда большинство осознает что-то, приходит к общему пониманию чего-то – это ли не называется идеологией? Нужна идеология модернизации?

– Да. Рыночный капитализм не решает всех проблем в течение нескольких лет, а мы спешим. Важно не шарахнуться от рынка, раз он не идеален, к государству. Теперь, имея доходы, имея опыт, надо найти в экономике место для всех модернизационных сил. Малый бизнес, в том числе малый наукоемкий бизнес, должен решать свои вопросы, региональный – свои, мы все равно должны снижать административные барьеры, коррупцию. Проблема заключается не в переходе от одной модели к другой, а в модернизационном сосуществовании. Не должно быть ситуации, когда ту или иную идею можно реализовывать только тем или иным способом – например, через государство или очень крупные компании. Должен сохраняться простор для действий других экономических агентов. И надо осознавать недостатки самого общества, которое пока не выработало способности сопротивляться – оно приспосабливается. Появление государства не решает проблем – его не хватало, но важно теперь не перегнуть палку.

– То есть это идеология здравого смысла.

– Этот здравый смысл базируется на мировом опыте, теории институционального проектирования – это огромная совокупность сложных методов.

– Пушкин говорил, что единственный европеец в России – государство.

– Ну а так ли это было, при всем почтении к Пушкину? Это проблема наших амбиций. Как мы представляем себя через 20 лет? Мы хотим, чтобы у нас было современное государство, хорошие дороги и нормальная дорожная полиция? Тогда надо модернизировать и государство, и общество, и бизнес, и надо это делать по некоторым правилам, и понятно, что возникнет сопротивление и проблемы. Или – катимся по инерции.

– Какие-то амбиции вроде появились...

– Надо определиться, какие именно. Должно быть стремление к цивилизации и инновации. Потеря своеобразия нам не грозит.